Содержание / Библиотека / Фандорин / Эраст / «Декоратор» / Глава шестая |
Декоратор |
Анисий прочел и рекламы: про освежающую глицериновую пудру, про мазь для калош, про новейшие складные кровати и антиникотиновые мундштуки. Охваченный странной апатией, долго изучал картинку с подписью:
Потом просто сидел и уныло смотрел в окно. Зато Ижицын был сама энергия. Под его личным присмотром в прозекторскую внесли дополнительные столы, так что получилось их общим счетом тринадцать. Двое могильщиков, сторож и городовые приволокли из ледника на носилках три опознанных трупа и десять безымянных, среди которых была и малолетняя бродяжка. Следователь несколько раз велел перекладывать тела то так, то этак добивался максимального зрительного эффекта. Анисий только ежился, когда из соседнего помещения через закрытую дверь доносился пронзительный командный тенорок Ижицына: Куда стол двигаешь, дура!? «Покоем» я сказал, «покоем»! Или того хуже: Не так, не так! Брюхо ей пошире распахни! Ну и что, что смерзлось, а ты заступом, заступом! Вот теперь хорошо. Задержанных доставили в третьем часу пополудни: каждого в отдельной пролетке под конвоем. Тюльпанов видел в окно, как сначала в морг провели круглолицего, плечистого мужчину в мятом черном фраке и съехавшем на сторону белом галстуке надо полагать, это и был фабрикант Бурылин, так и не попавший домой после вчерашнего задержания. Минут через десять привезли Стенича. Он был в белом халате (видно, прямо из лечебницы) и затравленно озирался по сторонам. Вскоре прибыла и Несвицкая. Она шла меж двух жандармов, расправив плечи и подняв голову. Лицо повивальной бабки было искажено от ненависти. Скрипнула дверь, в кабинет заглянул Ижицын. Лицо возбужденное, пылающее ну чисто театральный антрепренер перед премьерой. Они, голубчики, пока в конторе дожидаются, под присмотром, сообщил он Анисию. Загляните-ка, хорошо ли. Тюльпанов вяло поднялся, вышел в анатомический театр. В середине обширной комнаты было пустое пространство, с трех сторон окруженное столами. На каждом прикрытый брезентом труп. За столами, вдоль стены жандармы, городовые, могильщики, сторож: по одному на два покойника. У крайнего стола на простом деревянном стуле сидел Захаров в своем всегдашнем фартуке и с неизменной трубкой в зубах. Лицо у эксперта было скучливое, даже сонное. Сзади и чуть сбоку торчал Грумов, будто супруга при благоверном на мещанской фотокарточке, только что руку на плече у Захарова не держал. Вид у ассистента был пришибленный очевидно не привык тихий человек к подобному столпотворению в этом царстве безмолвия. Пахло дезинфектантом, но сквозь резкий химический запах настойчиво потягивало сладковатым смрадом разложения. Сбоку на отдельном столике лежала стопка бумажных пакетов. Все предусмотрел обстоятельный Леонтий Андреевич ну как вырвет кого. Здесь буду я, показал Ижицын. Здесь они. По моей команде эти семеро возьмутся правой рукой за одно покрывало, левой рукой за другое, и сдернут. Зрелище исключительное. Скоро сами увидите. И носом, носом их, мерзавцев, туда, в самую кашу. Уверен, что у преступника нервы не выдержат. Или выдержат? вдруг встревожился следователь, скептически оглядывая мизансцену. Не выдержат, мрачно ответил Анисий. Причем у всех троих. Он встретился глазами с Пахоменкой, и тот украдкой подмигнул: не журысь, мол, хлопчик, про мозолю помни. Заводи! гаркнул Ижицын, оборотясь к двери, поспешно отбежал в самую середину комнаты и встал в позу непреклонной суровости: руки скрещены на груди, одна нога выставлена вперед, узкий подбородок выпячен, брови насуплены . Ввели задержанных. Стенич сразу уставился на страшные брезентовые саваны и вжал голову в плечи. Анисия и прочих, кажется, даже не заметил. Зато Несвицкую столы не заинтересовали вовсе. Она оглядела присутствующих, задержала взгляд на Тюльпанове и презрительно усмехнулась. Анисий мучительно покраснел. Купец встал подле столика с бумажными пакетами, оперся на него рукой и принялся с любопытством вертеть головой. Захарову подмигнул. Тот сдержанно кивнул. Я человек прямой, сухим, пронзительным голосом начал Ижицын, чеканя каждое слово. и потому ходить вокруг да около не стану. В последние месяцы в Москве произошел ряд чудовищных убийств. Следственным инстанциям доподлинно известно, что эти преступления совершены одним из вас троих. Я сейчас покажу вам кое-что интересное и загляну в душу каждому. Я опытный сыскной волк, меня не проведешь. До сих пор убийца видел дело своих рук только ночью, находясь во власти безумия. А теперь полюбуйтесь, как это выглядит при свете дня. Давай! Он махнул рукой, и саваны словно сами собой сползли на пол. Линьков, правда, немножко подпортил эффект дернул слишком резко, и брезент зацепился за голову покойницы. Мертвая голова деревянно стукнулась о поверхность стола. Зрелище и в самом деле было хоть куда. Анисий пожалел, что вовремя не отвернулся, а теперь уж было поздно. Он прижался спиной к стене, три раза глубоко вдохнул и выдохнул вроде отпустило. Ижицын на трупы не смотрел. Так и впился глазами в подозреваемых, рывками переводя взгляд: Стенич, Несвицкая, Бурылин; Стенич, Несвицкая, Бурылин. И снова, и снова. Анисий заметил, как у старшего городового Приблудько, стоявшего с неподвижным, будто каменным лицом, мелко дрожат кончики нафабренных усов. Линьков стоял, зажмурив глаза, и шевелил губами видно, молился. У могильщиков рожи были скучающие эти навидались на своей грубой службе всякого. Сторож Пахоменко смотрел на мертвых грустно и участливо. Встретился глазами с Анисием и еле заметно качнул головой, что, верно, означало: «Эх, люди, люди, и что вы только над собой творите». От этого простого, человеческого движения Тюльпанов окончательно пришел в себя. На подозреваемых смотри, приказал он себе. Бери пример с Ижицына. Вот стоит бывший студент и бывший сумасшедший Стенич, с хрустом ломает тонкие пальцы, на лбу крупные капли пота. Можно поручиться, что холодного. Подозрительно? Еще бы! А другой бывший студент, отрезатель ушей Бурылин, напротив, что-то уж больно спокоен: на лице блуждает глумливая улыбочка, глазки поигрывают нехорошими огоньками. Да только притворяется миллионщик, что все ему нипочем взял зачем-то со столика бумажный пакет, прижимает к груди. Это называется «непроизвольная реакция», шеф учил на нее в первую очередь внимание обращать. Этакий прожигатель жизни как Бурылин от пресыщенности вполне мог возжаждать новых, острых ощущений. Теперь железная женщина Несвицкая, бывшая тюремная затворница, полюбившая в своем Эдинбурге хирургические операции. Незаурядная особа, просто не знаешь, на что такая способна и чего от нее можно ожидать. Вон как глазами-то высверкивает. Тут «незаурядная особа» немедленно подтвердила, что, действительно, способна на непредсказуемые поступки. Ее звенящий голос нарушил могильную тишину: Знаю, в кого вы нацелили, господин опричник! крикнула Несвицкая следователю. Куда как удобно! «Нигилистка» в роли кровожадного чудовища! Хитро! Особенная пикантность в том, что женщина, да? Браво, далеко пойдете! Знала я, на какие преступления способна ваша свора, но это уже за всеми мыслимыми пределами! Внезапно докторша ахнула и схватилась рукой за сердце, словно потрясенная озарением. да ведь это вы! Вы сами! Как я сразу не поняла! Ваши заплечных дел мастера несчастных этих и накромсали а что, вам ведь «отбросов общества» не жалко! Чем их меньше, тем для вас проще! Подлецы! В «Кастиго» решили поиграть? Одним камнем двух зайцев, да? И бродяг поубавить, и на «нигилистов» тень бросить! Неоригинально, зато действенно! Она ненавидяще расхохоталась, запрокинув голову. Стальное пенсне слетело, заболталось на шнурке. Молчать! взвизгнул Ижицын, очевидно, опасаясь, что выходка Несвицкой сорвет ему всю следственную психологию. Немедленно молчать! Оскорбления власти не допущу! Убийцы! Скоты! Сатрапы! Провокаторы! Мерзавцы! Губители России! Упыри! кричала Несвицкая, и по всему было видно, что запас бранных слов в адрес блюстителей порядка у нее изрядный и иссякнет нескоро. Линьков, Приблудько, заткнуть ей рот! окончательно вышел из себя следователь. Городовые нерешительно двинулись к акушерке, взяли за плечи, но, кажется, не очень знали, как приступить к затыканию рта приличной дамы. Будь ты проклят, зверь! возопила Несвицкая, глядя Ижицыну в глаза. Сдохнешь жалкой смертью, от собственных козней своих сдохнешь! Она вскинула руку, наставив палец прямо в лицо важнейшему следователю, и тут вдруг грянул выстрел. Леонтий Андреевич подскочил на месте и пригнулся, схватившись за голову. Тюльпанов захлопал глазами: неужто можно застрелить человека пальцем! Раздался заливистый, безудержный хохот. Бурылин махал руками и тряс бородой, не в силах справиться с приступом безудержного веселья. Ах вон что. Оказывается, это он, проказник, втихомолку, пока все смотрели на Несвицкую, надул бумажный пакет, да и грохнул его об столик. А-а-а!!! взвился к потолку нечеловеческий вопль, заглушивший смех фабриканта. Стенич! Не могу-у-у-у! истошно провыл милосердный брат. не могу больше! Мучители! Палачи! За что вы меня терзаете? Почему? Господи, за что-о-о-о? Его совершенно безумные глаза скользнули по лицам и остановились на Захарове, который единственный из всех сидел: молча, с кривой улыбкой, засунув руки в карманы кожаного фартука. Что ухмыляешься, Егор? Тут твое царство, да? Твое царство, твой шабаш! Восседаешь на троне, правишь бал! Торжествуешь! Плутон, царь смерти! А это подданные твои! он показал на обезображенные трупы. во всей красе! Дальше сумасшедший понес и вовсе что-то бессвязное. Меня взашей, недостоин! А ты, ты чего достоин оказался? Что ты так гордишься-то? Посмотри на себя! Стервятник! Трупоед! Вы посмотрите на него, на трупоеда! А помощничек? Ну и парочка! «Ворон к ворону летит, ворон ворону кричит: «Ворон, где б нам отобедать?» И зашелся в истерическом, трясучем хихиканье. Рот эксперта выгнулся презрительным коромыслом. Грумов же неуверенно улыбнулся. Славный «эксперимент», подумал Анисий, глядя на держащегося за сердце следователя и подозреваемых: одна выкрикивает проклятья, другой хохочет, третий хихикает. Ну вас всех к черту, господа. Анисий повернулся и вышел. Уф, до чего же хорош свежий воздух.
Заскочил к себе на Гранатный проведать Соньку и наскоро похлебать палашиных щей, а после сразу к шефу. Есть что рассказать и есть в чем повиниться. Более же всего не терпелось узнать, чем это таким таинственным занимался сегодня Эраст Петрович. Путь до Малой Никитской недолгий, всего пять минут. Взбежал Тюльпанов на знакомое крыльцо, нажал на звонок нет никого. Ну, Ангелина Самсоновна, надо полагать, в церкви или в больнице, но где Маса? Кольнуло тревожное чувство: а вдруг, пока Анисий вредил следствию, шефу понадобилась помощь и он послал за своим верным слугой? Уныло побрел обратно. На улице с криком носилась ребятня. По меньшей мере трое мальчуганов, самых отчаянных, были чернявенькие, с раскосыми глазенками. Тюльпанов покачал головой, вспомнив, что у окрестных кухарок, горничных и прачек фандоринский камердинер слывет «дусей» и погубителем сердец. Если так дальше пойдет, то лет через десять вся округа япончатами переполнится.
Снова пришел два часа спустя, уже после темноты. Увидел, что окна флигеля светятся, обрадовался, припустил через двор бегом. Хозяйка и Маса оказались дома, но Эраст Петрович отсутствовал, и выяснилось, что за весь день весточек от него не поступало. Ангелина Самсоновна гостя не отпустила, усадила пить чай с ромом, есть пирожные-эклеры, до которых Анисий был большой охотник. Так ведь пост, неуверенно произнес Тюльпанов, вдохнув божественный аромат свежезаваренного чая, сдобренного ямайским напитком. Как же ром-то? Вы ведь, Анисий Питиримович, все равно пост не соблюдаете, улыбнулась Ангелина. Она сидела напротив, подперев щеку. Чаю не пила и пирожных не ела. Пост должен не в лишение, а в награждение быть. Другое говение Господу не надобно. Не требует душа и не поститесь, Бог с вами. Эраст Петрович вот в церковь не ходит, церковных установлений не признает, и ничего, нестрашно это. Главное, что у него в душе Бог живет. А если человек может и без церкви Бога знать, так что ж неволить. Не сдержался здесь Анисий, брякнул давно наболевшее: Не все церковные установления обходить следует. Допустим, если даже сам значения не придаешь, так можно бы и о чувствах ближнего подумать. А то что же это получается. Вы, Ангелина Самсоновна, живете по церковному закону, все обряды соблюдаете, грех к вам и близко подступиться не смеет, а с точки зрения общества Несправедливо это, мучительно Все-таки не смог проговорить напрямую, скомкал, но умная Ангелина и так поняла. Это вы про то, что мы невенчаные живем? спросила она спокойно, словно бы речь шла о самом обычном предмете. Зря вы, Анисий Питиримович, Эраста Петровича осуждаете. Он мне дважды предложение делал, честь по чести. Я сама не захотела. Анисий так и обмер. Да отчего же?! Снова улыбнулась Ангелина Самсоновна, но уже не собеседнику, а каким-то своим мыслям. Когда любишь, не про себя думаешь. А я Эраста Петровича люблю. Потому что красивы очень. Это уж да, кивнул Тюльпанов. Красавец, каких мало. Я не о том. Телесная красота, она непрочная. Оспа какая или ожог, и нет ее. Вон в прошлый год, как в Англии жили, в соседнем доме пожар был. Эраст Петрович полез щенка из огня вытаскивать, да и опалился. Платье обгорело, волосы. На щеке волдырь, брови-ресницы пообсыпались. Куда как нехорош стал. А могло и вовсе лицо сгореть. Только настоящая красота не в лице. А Эраст Петрович, он красивый. Это последнее слово Ангелина произнесла с особенным выражением, и Анисий понял, что она имеет в виду. Только боюсь я за него. Сила ему дана большая, а большая сила великое искушение. Мне бы вот в церкви сейчас быть, чистый четверг нынче, Тайной Вечери поминование, а я, грешница, и положенных молитв читать не могу. Все за него, за Эраста Петровича Спасителя прошу. Уберег бы его Господь и от людской злобы, а еще более от гордости душепогубительной. При этих словах Анисий взглянул на часы. Сказал озабоченно: Я, признаться, больше насчет людской злобы тревожусь. Вон уж второй час пополуночи, а его все нет. Спасибо за угощение, Ангелина Самсоновна, пойду я. Если Эраст Петрович появится, уж пошлите за мной очень прошу. Тюльпанов шел обратно, думал об услышанном. На Малой Никитской, под газовым фонарем, подлетела к нему разбитная девица в черных волосах широкая лента, глаза накрашены, щеки нарумянены. Приятного вам вечера, антиресный кавалер. Не пожелаете ли девушку водкой-ликёром угостить? Поиграла насурьмленными бровями, жарко прошептала. а уж я бы тебя, красавчика, отблагодарила. Так бы осчастливила, что век бы помнил Ёкнуло у Тюльпанова где-то в самой глубине естества. Недурна собой была гулящая, очень даже недурна. Но с последнего грехопадения, на масленой, окончательно зарекся Анисий от продажной любви. Скверно потом, совестно. Жениться бы, да Соньку куда денешь? Анисий сказал с отеческой строгостью: Поменьше шлялась бы в ночное время. Не ровен час, налетишь на какого-нибудь душегуба полоумного с ножиком. Однако разбитная девица нисколько не растрогалась. Ишь, заботливый, фы Ишь, заботливый, фые зарежут. Мы под присмотром дролечка приглядывает. И точно, на той стороне улицы, в тени виднелся силуэт. Поняв, что замечен, «кот» неспешно, враскачечку подошел. Шикарный был «котище»: бобровая шапка спущена на глаза, шуба залихватски распахнута, белоснежное кашне в пол лица и гамаши тоже белые. Заговорил с ленцой, блеснула золотая фикса: Я, сударь, извиняюсь. Вы или берите барышню, или идите себе куда шли. Неча трудовой девушке время отымать. Девка смотрела на своего покровителя с обожанием, и это разозлило Тюльпанова еще больше, чем наглость сутенера. Ты мне поуказывай! засердился Анисий. я тебя живо в участок доставлю. «Кот» быстро двинул головой влево-вправо, увидел, что улица пуста, и, еще ленивей, с угрозой, осведомился: А доставлялка не обломается? Ах вот ты как! Одной рукой Анисий схватил мерзавца за рукав, другой рванул из кармана свисток. За углом, на Тверском, пост городового. Да и до Жандармского управления рукой подать. Бежи, Инеска, я сам! приказал золотозубый. Девка тут же подобрала юбки и припустила со всех ног, а зарвавшийся «кот» сказал голосом Эраста Петровича: Ну будет дудеть-то, Тюльпанов. Уши от вас з-заложило. Пыхтя и звеня сбруей, бежал городовой, Семен Лукич. Шеф сунул ему полтинник: Молодец, быстро бегаешь. Семен Лукич монету у подозрительного человека не взял, вопросительно взглянул на Анисия. Да-да, Сычов, иди, братец, смущенно сказал Тюльпанов. Извини, что зря обеспокоил. Только тогда Семен Лукич взял полтинник, почтительнейшим образом откозырял и отбыл обратно к месту службы. Что Ангелина, не спит? спросил Эраст Петрович, поглядев на освещенные окна флигеля. Нет, вас дожидается. Тогда, если не возражаете, немного прогуляемся и п-потолкуем. Шеф, что это за маскарад? В записке было сказано, что вы попробуете зайти с противоположного конца. С какого такого «противоположного»? Фандорин покосился на помощника с явным неодобрением. Плохо соображаете, Тюльпанов. «С противоположного конца» означает со стороны жертв Потрошителя. Я п-предположил, что женщины легкого поведения, к которым наш фигурант, кажется, испытывает особенную ненависть, могут знать то, чего не знаем мы. Допустим, видели кого-то подозрительного, что-то слышали, о чем-то д-догадываются. Вот и решил провести разведку. С полицейским или с чиновником эта публика откровенничать не станет, поэтому я выбрал наиболее подходящий камуфляж. Д-должен признаться, что в качестве «кота» имел определенный успех, скромно присовокупил Эраст Петрович. Несколько падших созданий вызвались перейти под мое покровительство, что вызвало неудовольствие со стороны конкурентов, Слепня, Казбека и Жеребчика. Успеху шефа на сутенерском поприще Анисий нисколько не удивился писаный красавчик, да еще при полном хитровско-грачевском шике. Вслух же спросил: Есть ли результат? Кое-что имеется, весело ответил Фандорин. Мамзель Инеска, чары которой, по-моему, оставили вас не в-вполне равнодушным, рассказала мне занятную историю. Месяца полтора назад, вечером, к ней подошел какой-то человек и произнес странные слова: «Какой у тебя несчастный вид. Пойдем со мной, я тебя обрадую». Но Инеска, будучи д-девушкой здравомыслящей, с ним не пошла, потому что заметила, как, подходя, он прячет что-то за спину, и это что-то сверкнуло под луной. И вроде бы еще с какой-то девицей, не то Глашкой, не то Дашкой, был похожий случай. Там даже кровь пролилась, но до убийства не дошло. Я надеюсь эту Глашку-Дашку разыскать. Это наверняка он, Потрошитель! воскликнул Анисий в возбуждении. Как он выглядел? Что рассказывает ваша свидетельница? В том-то и штука, что Инеска его не разглядела. Лицо человека было в тени, и она запомнила только голос. Говорит, мягкий, тихий, вежливый. Будто к-кошка мурлычет. А рост? Одежда? Не помнит она. По собственному признанию, была «в охмелении». Но, говорит, не барин и не хитрованец, что-то п-промежуточное. Ага, уже что-то. Анисий стал загибать пальцы. Во-первых, все-таки мужчина. Во-вторых, характерный голос. В-третьих, из среднего сословия. Все чушь, отрезал шеф. Вполне может специально переодеваться для своих ночных п-приключений. И голос подозрительный. Что такое «кошка мурлычет»? Нет, женщину окончательно исключать нельзя. Тюльпанов вспомнил про рассуждения Ижицына: Да, а место! Где он к ней подошел? На Хитровке? Нет, Инеска б-барышня с Грачевки, и ее зона влияния объемлет Трубную площадь с окрестностями. Человек подошел к ней на Сухаревке. Сухаревка тоже годится, сообразил Анисий. Это от татарской слободы в Выползове десять минут ходу! Так, Тюльпанов, стоп. Шеф и в самом деле остановился. При чем здесь т-татарская слобода? Тут настал черед Анисия рассказывать. Начал с главного с ижицынского «следственного эксперимента» Эраст Петрович слушал, недобро щурясь. Один раз переспросил: «Кустиго»? Да, кажется, Несвицкая именно так сказала. Или нечто похожее. А что это? Вероятно, «Кастиго», по-итальянски значит «кара», объяснил Фандорин. Это сицилианская полиция создала своего рода т-тайный орден, который без суда и следствия уничтожал воришек, бродяг, проституток и прочих обитателей общественного «дна». Вину за убийства члены организации сваливали на местные преступные сообщества и учиняли над ними расправу. Что ж, не так глупо предположила наша повивальная б-бабка. С Ижицына, пожалуй, сталось бы. Когда же Анисий закончил про «эксперимент», шеф мрачно произнес: М-да, теперь если кто-то из этой троицы Потрошитель, голыми руками не возьмешь. Кто предупрежден, тот вооружен. Леонтий Андреевич говорил, что, если ни один во время эксперимента себя не выдаст, то велит установить за всеми тремя наружное наблюдение. А что п-проку? Улики, если есть, будут уничтожены. У каждого маньяка непременно имеется что-нибудь вроде коллекции, дорогие сердцу сувениры. Маньяки, Тюльпанов, народец сентиментальный. Кто клочок одежды с трупа прихватит, кто что-нибудь похуже. Один баварский душегуб, зарезавший шесть женщин, коллекционировал пупки испытывал роковую слабость к этой невинной части тела. Засушенные пупки и стали г-главной уликой. Наш же «хирург» знает толк в анатомии и всякий раз чего-нибудь из внутренних органов при трупе недостает. Полагаю, убийца берет с собой для «коллекции». Шеф, а вы уверены, что Потрошитель непременно медик? спросил Анисий и посвятил Эраста Петровича в «мясницкую» версию Ижицына, а заодно и в его решительный «план». Стало быть, в английскую версию он не верит? удивился Фандорин. но ведь черты сходства с лондонскими убийствами очевидны. Нет, Тюльпанов, это сделал один и тот же человек. Зачем московскому м-мяснику ехать в Англию? И все же Ижицын от своей идеи не откажется, особенно теперь, после провала «следственного эксперимента». Бедные мясники с полудня сидят в кутузке. Он подержит их до завтра без воды, без сна. А с утра возьмется за них всерьез. Давно уже Анисий не видел, чтобы глаза шефа сверкали так грозно. Ах, так «план» уже осуществляется? процедил коллежский советник. Что ж. Держу пари, что сегодня ночью еще кое-кто останется без сна. А заодно и без д-должности. Едем, Тюльпанов. Нанесем господину Пыжицыну поздний визит. Сколько мне помнится, он проживает на казенной квартире в доме судебного ведомства. Это близко, на Воздвиженке. Марш-марш, Тюльпанов, вперед!
Двухэтажный дом судебного ведомства, в котором квартировали холостые и командированные чиновники министерства юстиции, Анисию был хорошо известен. Красно-бурый, длинный, выстроенный на британский лад с отдельным входом в каждую квартиру. Постучали в каморку к швейцару. Он выглянул заспанный, полуодетый. Долго не хотел сообщать поздним посетителям, в каком нумере проживает надворный советник Ижицын уж больно подозрителен казался Эраст Петрович в его живописном маскараде. Только то и спасло, что на Анисии была фуражка с кокардой. Поднялись втроем по ступенькам к нужной двери. Привратник позвонил в колокольчик, сдернул картуз и перекрестился. Больно сердиты Леонтий Андреевич, пояснил шепотом. вы уж, господа, того, на себя возьмите. Возьмем возьмем, пробормотал Эраст Петрович, внимательно приглядываясь к двери. Потом вдруг слегка толкнул ее, и она бесшумно подалась. Незаперто! охнул швейцар. Вот шалапутка эта Зинка, горничная ихняя. Один ветер в голове! Неровен час грабители какие или воры. У нас тут в Кисловском давеча случай был Тс-с-с! цыкнул на него Фандорин и поднял палец. Квартира будто вымерла. Было слышно, как, отбивая четверть, звякнули часы. Скверно, Тюльпанов, скверно. Эраст Петрович шагнул в прихожую, достал из кармана электрический фонарь. Отличная штука, американского изготовления: жмешь на пружинку, и от этого там, а фонарике, энергия вырабатывается, изливается луч света. Хотел и Анисий себе такой купить, но очень уж дорог. Луч пошарил по стенам, пробежал по полу, остановился. Ой, матушки! тоненько пискнул привратник. Зинка! Световой круг выхватил из темноты неестественно белое лицо молодой женщины с раскрытыми, неподвижными глазами. Где спальня хозяина? резко спросил Фандорин и тряхнул окоченевшего служителя за плечо. Веди! Живо! Бросились в гостиную, из гостиной в кабинет, а за ним обнаружилась и спальня. Казалось бы, довольно налюбовался Тюльпанов за последние дни на перекошенные мертвые лица, но такого отвратительного видеть ему еще не доводилось. Леонтий Андреевич Ижицын лежал в постели, широко разинув рот. Неправдоподобно выпученные глаза делали надворного советника похожим на жабу. Желтый луч метнулся туда-сюда, коротко осветил какие-то темные кучи вокруг подушки и отпрянул в сторону. Пахло гнилью и нечистотой. Луч вернулся к страшному лицу. Электрический круг сжался, стал ярче и теперь освещал только верх головы мертвеца. На лбу чернел отпечаток поцелуя.
Поразительно, какие чудеса способно творить мое мастерство. Трудно представить себе существо более безобразное, чем этот судейский. Безобразие его поведения, манер, речи, гнусной физиономии было до того абсолютным, что в мою душу впервые закралось сомнение возможно ли, чтобы и эта мразь внутри была столь же прекрасна, как прочие дети Божьи. И мне удалось сделать его красивым! Конечно, мужскому устройству далеко до женского, но всякий, кто посмотрел бы на следователя Ижицына после того, как работа была закончена, признал бы, что в таком виде он стал много лучше. Ему повезло. Это награда за прыть и рвение. И еще за то, что своим нелепым спектаклем он заставил мое сердце заныть от жажды. Он пробудил жажду он ее и утолил. Я больше не сержусь на него, он прощен. Пусть даже мне пришлось из-за него закопать вещицы, дорогие моему сердцу флаконы, в которых хранились драгоценные mementos1, напоминавшие о высших минутах счастья. Спирт из флаконов вылит, теперь все мои реликвии сгниют. Но ничего не поделаешь. Держать их стало опасно. Полиция кружит надо мной подобно стае воронья. Некрасивая служба вынюхивать, выслеживать. И занимаются ею на редкость некрасивые люди. Словно их таких нарочно подбирают: тупорылых, свиноглазых, с багровыми затылками, кадыкастыми шеями, оттопыренными ушами. Нет, это, пожалуй, несправедливо. Один, хоть и уродлив собой, но, кажется, не совсем пропащий. По-своему даже симпатичный. У него тяжелая жизнь. Надо бы помочь юноше. Сделать еще одно доброе дело.
|
<< Глава пятая | < Оглавление > | Глава седьмая >> |