— Так, — резюмировала Алтын Мамаева, дослушав историю, которую Николасу за последний час приходилось излагать, стало быть, уже во второй раз (отчего рассказ не сделался хоть чуточку более правдоподобным). — Одно из двух: или ты полный придурок, или ты мне лепишь горбатого.

Николас задумался над предложенной альтернативой. С первым вариантом было ясно, но что такое «лепишь горбатого»? Исходя из логики, это выражение должно было означать «говоришь неправду».

— Я леплю горбатого? — переспросил Фандорин, сделав обиженное лицо. — Вы хотите сказать, что я гоню туфту?

— Сто пудов, гонишь, — сурово ответила Алтын. — Лохом прикидываешься.

Значит, про «горбатого» угадано верно, понял Николас. А «лох» — одно из самых употребимых новорусских слов, означает «недалекий человек», «дилетант» или «жертва обмана». Очевидно, от немецкого das Loch¹. Интересна этимология выражения про «горбатого». Почти не вызывает сомнения, что оно недавнего происхождения и связано с Михаилом Горбачевым, который у русских заработал репутацию болтуна и обманщика. Надо будет потом записать.

— Я полный придурок, — сказал Николас. — Однозначно. Сто пудов.

Магистр сидел на кухне микроскопической студио, куда чудесная избавительница доставила его прямо с Софийской набережной. В машине на вопрос: «Куда вы меня везете?» — она ответила непонятно: «В Бескудники». Помолчав, добавила: «Надо тебя спрятать. А то оторвут башку, так я и не узнаю, что ты за хрен с горы. А ну давай колись, не то сейчас назад на набережную отвезу».

И Николас стал колоться. Во-первых, потому что испытывал к свалившейся с неба Алтын Мамаевой благодарность. Во-вторых, он вовсе не хотел, чтобы она отвезла его обратно на набережную (хотя угроза, надо полагать, была произнесена не всерьез). И, в-третьих, не было причины скрытничать. Очень возможно, что мисс Мамаева знала о происходящем куда больше, чем он.

Кололся он  всю дорогу до вышеназванных Бескудников, которые оказались спальным районом, сплошь состоявшим из грязно-белых панельных параллелепипедов, и потом, пока поднимались пешком на девятый этаж (лифт почему-то не работал), а заканчивать пришлось уже на кухоньке, за чашкой кофе, который хозяйка сварила быстро и деловито — точно так же, как вертела руль своего автомобильчика. Слушала она не хуже, чем мистер Пампкин: молча и сосредоточенно. Не перебивала, вопросов почти не задавала (только один раз  — спросила, кто такой боярин Матфеев), лишь время от времени косилась на рассказчика, будто проверяла, не врет ли.

Теперь, в мягком свете красного абажура Николас смог разглядеть девушку со странным именем как следует.

Черные, коротко стриженные волосы; черные же глаза, пожалуй, слишком большие для худенького, скуластого лица; широкий решительный рот; нос короткий и немного вздернутый — вот как выглядела хозяйка бескудниковской квартиры. И еще она была какой-то очень уж маленькой, особенно по сравнению с параметрами Фандорина. Не то черная, стремительная ласточка, не то небольшой, но отнюдь не травоядный зверек — соболь или горностай.

Вот в чем необычность этого лица, сообразил Николас: за все время девушка ни разу не улыбнулась. И, если судить по жесткому рисунку рта, она вряд ли вообще когда-нибудь раздвигает губы в улыбке. Правда, Фандорин читал в одной статье, что средний русский за свою жизнь улыбается в три с половиной раза реже среднего европейца, не говоря уж о вечно скалящихся американцах. В той же статье было написано, что русская угрюмость вызвана иным поведенческим этикетом — меньшей приветливостью и ослабленной социальной ролью вежливости, однако Николас не видел большого греха в том, что улыбка в России не утратила своего первоначального смысла и не превратилась в пустую, ничего не значащую гримасу. В спорах с клеветниками России магистр не раз говорил: «Если русский улыбается, стало быть, ему на самом деле весело, или собеседник ему действительно нравится. А если улыбаемся мы с вами, это всего лишь означает, что мы не стесняемся своего дантиста». Неулыбчивость маленькой хозяйки маленькой квартиры подтверждала эту теорию. Девушке не было весело и Николас ей не нравился — вот она и не улыбалась.

Это ладно, пускай. Но вот то, что Алтын Мамаева, получив все интересующие ее сведения, не сочла нужным дать гостю необходимые объяснения или хотя бы толком представиться, было огорчительно.

— Я очень благодарен вам, — уже не в первый раз сказал Николас. — Вы появились там, на набережной, вовремя, однако…

— Еще бы не вовремя, — рассеянно перебила она, сосредоточенно размышляя о чем-то. — Тайминг был супер. На пару секунд позже, и тот урод тебя точно кокнул бы. Видел, какая у него железяка была в руке?

— Неотчетливо. — Фандорин передернулся, отгоняя ужасное воспоминание, и вежливо, но твердо напомнил. — Вы еще не объяснили мне, как и почему…

Алтын снова перебила его, кажется, приняв какое-то решение:

— Будем пульпировать.

— Что? — не понял он.

Тут она произнесла и вовсе какую-то абракадабру, впившись при этом ему в лицо своими блестящими глазищами:

— Большой Сосо.

— Простите?

— Сосо Габуния, — продолжала нести околесицу невежливая барышня. — Вижу по выпученным фарам, что холодно… «Евродебетбанк»?… Холодно. «Вестсибойл»?… Опять холодно. Тогда в чем фишка? Не въезжаю… не в боярине же Матфееве?

Николас почувствовал, что его терпение на исходе. Сколько можно издеваться над человеком? То скидывают с крыши, то стреляют, то подстерегают с ножом, то обращаются, как с недоумком. Все, enough is enough, или, как принято говорить у новых русских, хорош.

— Еще раз благодарю вас за помощь, — чопорно сказал магистр, поднимаясь. — И за отменный кофе. Я вижу, что никаких разъяснений от вас я не дождусь, а мне нужно искать похищенный документ. Скажите, как мне добраться отсюда до центра города?

— Пятьдесят минут на 672-ом до «Савеловской», — в тон ему ответила Алтын Мамаева. — Только автобус вечером редко ходит. Да и потом ты что, зайцем поедешь? У тебя вроде бабки по нулям — сам говорил.

Николас снова опустился на табурет, ощущая полнейшую беспомощность. Пигалица же уселась на кухонный стол, покачала кукольной ступней в белой теннисной туфельке и объявила:

— Теперь я буду говорить, а ты лови ухом, понял?

— Что?

— Помалкивай и слушай. Журнал «Телескоп» знаешь?

— Да, это иллюстрированный еженедельник. Вроде «Тайма». Наша университетская библиотека подписана, я иногда заглядываю.

— Так вот, я в «Телескопе» работаю, скаутом. Есть в редакции такая ставка. Когда готовится большая статья или тематическое досье, мы, скауты, собираем и проверяем информацию. Ну, чтоб журналу не облажаться и после по судам не париться. Понял?

Да, теперь Фандорин, кажется, начинал кое-что понимать. Ну, конечно, Алтын Мамаева — журналистка, как он сразу не догадался? И цепкий взгляд, и натиск, и манера говорить. К тому же в машине на заднем сиденье магистр углядел «кэнон» с нешуточным, профессиональным объективом.

— Наш шеф-редактор решил сделать спецвыпуск «Легализация теневой экономики» — о том, как первая стадия развития капитализма, дикая, перерастает во вторую, квазинормальную. У нашего журнала вообще сверхзадача освещать процесс врастания России в цивилизацию. Мы не вскрываем общественные язвы и не посыпаем голову пеплом, а фиксируемся на позитиве. Чтоб люди читали журнальчик и думали: жить стало лучше, жить стало веселей.

— Это правильно, — одобрил Николас. — А то большинство ваших газет и журналов имеют выраженную склонность к мазохизму.

— Вот и Кузя Свищ так считает.

— Кузьма Свищ? Колумнист вашего журнала?

— Да, наш суперстар. Два бакса за строчку. Он должен сделать профиль какого-нибудь крутого бизнесмена, который был черненьким, а стал беленьким.

— Ну хорошо, а при чем здесь я?

— Погоди, англичанин, не гони тарантас. Сначала я объясню, при чем здесь я, а там и до тебя дойдем. Итак. Когда райтер говорит «вперед!», скаут берет ноги в руки и в бой.

— А райтер что делает?

— Пока ничего. У нас четкое распределение функций. В обязанности райтера входит… Ладно, это тебе по барабану.

— Что?

— Ну, к делу не относится. А относится к делу то, что мой райтер Кузя выбрал в таргеты Сосо Габунию. Он у нас и будет лакмусовой бумажкой.

— Сосо?  — повторил Фандорин. — Это вы про него меня спрашивали?

— Да. Большой Сосо был сначала уголовный авторитет, этакий грузинский годфазер. Потом занялся бизнесом — ясное дело, для того, чтоб капусту полоскать. И так у него шустро дело пошло, что криминал ему вроде как и не нужен стал — и без того гребет бабки совковой лопатой. Ну и вообще, времена меняются. Эпоха братков кончается. Одних закопали, а те что поумнее, сами перевоспитываются. Сейчас выгодней и надежней к конкуренту не мочил посылать, а адвокатов-депутатов на него натравливать. В общем, отрадное явление. Сосо — он умный, нос по ветру держит. Такой стал образцовый член общества, прямо слезы душат. Председатель правления «Евродебетбанка», спонсор культуры, друг молодых спортсменов, сироток со старушками подкармливает, без митрополита и пары протопопов за стол лобио кушать не садится. в общем, идеальный объект для статьи «У разбойника лютого совесть Господь пробудил». Но прежде чем Кузя исполнит на своем «маке» эту народную балладу, я должна проверить, правда ли Сосо стал такой белый и пушистый, годится ли он на нашу доску почета или лучше выбрать в таргеты кого-нибудь другого. Такое у меня задание.

Николас посмотрел на Алтын с уважением. Оказывается, этой пигалице доверяют работу, с которой под силу справиться только очень опытному репортеру.

— Но ведь это чрезвычайно трудное задание. И, наверное, опасное?

Хозяйка небрежно пожала плечами:

— Маленькая женщина не может гоняться за мелкой добычей.

Фандорин попытался прикинуть, какого же она роста. Футов пять, не больше.

— Сколько в вас? Полтора метра?

— Больше, — с достоинством ответила она. — Полтора метра я переросла на целый сантиметр. Что ты меня все время перебиваешь? Я же сказала: лови ухом и не чирикай.

— Да-да, прошу прощения. Продолжайте.

— Ну вот. Побегала я, пощупала, понюхала. Потолковала кое с кем. Вроде все чистенько, никаких скелетов в шкафу. По банковским операциям норма, если не считать умеренных шалостей с бюджетными деньгами, но это у нас за большой грех не держат. Ну, кое-какие офшорные загогулины — тоже неинтересно. Сейчас Сосо из-за тендера на контрольный пакет «Вестсибойла» здорово расшустрился. Еще бы — кусина жирный, у многих слюни текут. Там, конечно, всякие хитрости, нанайский реслинг, подставки, но ничего уголовного. Умеренно грязный бизнес эпохи недоразвитого капитализма. Я уж хотела дать Кузе отмашку — валяй, мол, пиши. И тут вдруг  — бац! Нарыла кое-что о-очень любопытное. — Алтын подержала эффектную паузу и азартно прошептала. — У нашего Мцыри, оказывается, две СБ!

— Две эсбэ? — озадаченно переспросил Николас. — А что это — «эсбэ»?

— Служба безопасности.

— Зачем управляющему банком служба безопасности? Это же обычная компания, а не какая-нибудь военно-промышленная корпорация.

— Ну, служба безопасности имеется в любом мало-мальски солидном банке, у нас в России без этого нельзя. Есть СБ и в «Евродебете». Все как положено: начальником бывший гебешный полковник, мальчики в костюмчиках, спецаппаратура, разрешения на оружие — полный ажур. Но штука в том, что у Большого Сосо есть и вторая СБ! — воскликнула журналистка. — Причем жутко засекреченная, о ней даже Сергеев не знает!

— Кто?

— Сергеев — это гебешник, который в банке безопасностью руководит. Про вторую СБ в  «Евродебете» вообще ни одна душа не знает, кроме самого Сосо. Чем это пахнет?

Фандорин подумал и ответил:

— Это пахнет нелегальной деятельностью. Можно предположить, что господин Сосо не порвал со своим преступным прошлым и сохранил структуру, предназначенную для противозаконных операций.

— Вот я и предположила. Если так, то, скорее всего, официальная СБ — это ширма, а когда надо кого-нибудь покошмарить или под землю вогнать — у Сосо свой «Эскадрон» имеется. Это они сами себя так называют — мне один раз удалось на их переговорную волну настроиться. Тоже еще кавалеристы нашлись, — мрачно хмыкнула она. — Эскадрон гусар летучих.

— Скорее как в Аргентине — «эскадроны смерти», — пробормотал Николас, охваченный внезапным ознобом. — Это они хотят меня убить, да? Но за что? Чем я им помешал? Про «Вестсибойл» я впервые услышал от вас, клянусь!

— Господи, какие же вы, англичане, темпераментные, — покачала головой Алтын Мамаева. — Ты мне дашь рассказать или нет?

Пристыженный, Фандорин приложил ладонь к груди: мол, прошу прощения, буду держать себя в руках.

— Сегодня с утра я пристроилась за одной из их тачек, «опель-фронтера». Вот это зверюга! — завистливо вздохнула журналистка. — Погоняйся-ка за ней на моей керосинке.

— А мне кажется, что вы очень хорошо смотритесь в вашем экономичном автомобиле, — проявил галантность Николас — и не слишком покривил при этом душой.

— На «фронтере» я смотрелась бы куда как лучше. — В голосе Алтын прозвучала неподдельная горечь. — Ладно, приличные девушки на джипе не ездят — это попсово… (Магистр вспомнил запись из блокнота: «Попса, попсовый»(сноб.) — «вульгарный, плебейский, имеющий отношение к массовой культуре», вероятно от «pop-art».) и потом, сегодня моя «ока» была в масть. Никому из деловых и в голову не придет, что им может сесть на хвост этакая букашка. Опять же, на «оке» легко спрятаться в потоке. А оторваться они от меня не могли, потому что еле ползли.

— «Опель» следил за кем-то? — блеснул проницательностью Николас. — И поэтому ехал медленно?

— Вообще-то «эскадронцы» были на трех джипах: «фронтера», «паджеро» и «гранд-чероки». Я это быстро вычислила, хотя они все время менялись. Ужасно мне стало интересно, кого это они так страстно пасут.

Фандорин печально усмехнулся:

— Угадаю с одной попытки. Долговязого лоха в синем блейзере. Так?

— Нет, не так… — Выражение лица Алтын сделалось загадочным, будто она собиралась сделать собеседнику какой-то очень приятный сюрприз. — «Эскадронцы» пасли синюю восьмерку с подмосковными номерами — очень деликатненько, грамотно: ближе чем на сто метров не подбирались, менялись каждые три минуты и все такое. А в восьмерке за рулем,  — вкрадчивым тоном закончила журналистка, — сидел какой-то заморыш в очочках типа «Девять дней одного года» и клетчатой рубашечке.

— Что?!

От неожиданности Николас вскочил во весь свой невозможный рост и стукнулся головой о деревянную расписную коробку, почему-то прикрепленную к стене кухни. Коробка грохнулась на пол, рассыпалась на несколько дощечек и по линолеуму покатилась четвертушка черного хлеба в полиэтиленовом пакете.

Алтын сдержанно прокомментировала случившееся:

— Горячий британский парень расколотил мамину хлебницу. «Что, что», — передразнила она. — Что слышал. Я сначала вообще не догоняла, что в этой комбинации еще и кто-то третий участвует. Все удивлялась, почему это «жигуленок» на 20 километрах ползет, а за ним и мы с братками. Так тащились от самой Пешков-стрит. И только за Зубовской площадью, где прохожих мало, я  впервые тебя углядела. Вообще-то могла бы и раньше заметить такое чудо на роликах. — Суровая девушка чуть дернула уголком губы, но все равно не улыбнулась.

— Так-так! — соображал Фандорин, потирая ушибленную макушку. — Значит, я на роликах, за мной — синие «жигули», за ними — «эскадронцы» на трех джипах, а в хвосте — вы на «оке»? А я, как идиот, качу себе, достопримечательностями любуюсь…

— Ну да, целая собачья свадьба. Я не знала, что и думать. Кто этот каэспэшный придурок в «жигулях»? И кто еще больший придурок на роликах? Парад паяцев какой-то!

Магистр был уязвлен подобной дефиницей, что и продемонстрировал легким поднятием бровей, но Алтын продолжила как ни в чем не бывало:

— Встали на Пироговке, напротив архивного городка: «восьмерка», широким треугольником джипы и скромненькая ублюдочная машинка — в сторонке, аккурат напротив облупленного дома с каменными буквами поверху «АРХИВЪ ДРЕВНИХЪ ДОКУМЕНТОВЪ. 1882».

Николас вздрогнул, но ничего не сказал.

— Долго ждала, часа два, а то и больше. Каэспэшник… Ну, это у нас раньше было такое типа неформальное движение, Клуб самодеятельной песни, — пояснила она, увидев, что Николас нахмурился от непонятного слова. — Окуджава там, возьмемся за руки друзья, костер-гитара. Неважно. Этот твой закадычный на них чем-то похож. Так вот, Каэспэшник посидел с полчасика в машине, потом ему на мобилу позвонили, и он внутрь вошел. Эти, «эскадронцы», тоже давай куда-то названивать. Потом ничего, успокоились, сидят. Только по очереди в сортир бегают, там есть в скверике. Я сижу, смертельно завидую. Думаю, все. Больше не выдержу. Как только бабы детективами работают? Мужикам  — им просто… — Кажется, Алтын хотела развить эту мысль, но только махнула рукой. — Короче, отлучилась на пять минут — и чуть самое интересное не пропустила. Как тебя и Каэспэшника на крышу занесло, не видела, но бросок через голову наблюдала. Эффектная была картинка. Фантастика, что ты себе все кости не переломал. Ты что, умеешь летать?

— Что-то вроде этого, — промямлил Фандорин.

— Эти, в джипе, задергались — одни выскочили и забегали, усатый, который у них за начальника, вцепился в мобилу. Я от греха отъехала подальше. Позвонила гаишнику знакомому в компьютерный центр, попросила номера «жигуленка» проверить. Он говорит — со вчерашнего вечера в угоне, спасибо за помощь органам. Так, думаю. Значит, Каэспэшник к тачке не вернется. Сижу, поглядываю за «эскадроном» с безопасного расстояния. Один из них сбегал в архив, вернулся, пошушукались о чем-то. Не уезжают. Часы тикают, жизнь уходит, очередное пи-пи назревает. Потом мент выводит тебя. Я объектив наставила, зум выкатила, смотрю. Вижу: прыгун с высоты идет целехонький, только рожа в зеленке. Тебя сажают в «канарейку», и свадебный кортеж движется в обратном направлении, только теперь гораздо быстрее, я на своей «феррари» чуть не отстала. На Тверской, у гостиницы, джипы снова рассредоточились. Двое «эскадронцев» за тобой пошли — усатый и…

— Стоп! — вскричал Николас. — Грузины, один с подкрученными усами, другой в кожаной куртке, да?

— Точно. Выходит, ты не такой лох, как кажешься. Срисовал их?

— Значит, это было не случайное везение! — взволновался магистр. — Они специально дежурили у моего номера! Знали, что меня пытаются убить, и в критический момент пришли на помощь!

Алтын присвистнула:

— Тебя еще и в гостинице пытались пришить? Интересная у тебя жизнь. Теперь понятно, почему ты из «Интуриста» таким мячиком выкатился.

Не слушая, Николас восстанавливал подоплеку событий:

— Они не следили за мной, эти «эскадронцы», они меня охраняли! Зачем — непонятно, но это факт. И когда я пересекал Красную площадь, а следом за мной шел убийца, мои телохранители тоже были неподалеку. Потом я на роликах оторвался от киллера, и заодно оторвался от них. Вот и остался без охраны.

— Да уж, ты со своими роликами всем нам облом устроил. Каэспэшник дунул в сторону, в ГУМ, мы все за ним — за тобой все равно было не угнаться. Ну а в магазине твой приятель как сквозь землю провалился.

— Да, это он умеет, — кивнул Фандорин, вспомнив безуспешные поиски Очкарика в архивном городке.

— «Эскадронцы» покрутились-покрутились, поболтали по мобиле и уехали. Вид у них был кислый. Наверно, получили от Сосо клизму.

Морща лоб, Николас выстраивал логическую цепь дальше:

— Они не знали, где меня искать. А вот Очкарик догадался, что я двигаюсь на Софийскую набережную, в посольство. В конце концов, сообразить было не так уж трудно — куда побежит британец, оставшийся без документов и оказавшийся в опасности? Надо полагать, что этот человек занял наблюдательный пост напротив посольства и стал ждать, не выйду ли я. И дождался… Стоп! — встрепенулся магистр. — А как вы-то оказались у  посольства? Это не могло быть случайностью! Вы ведь даже не знали, что я британец!

Журналистка посмотрела на него сожалеюще, как на недоумка.

— Какой-то ты все-таки недокрученный. Видимо, травоядная жизнь не идет на пользу интеллекту, от этого вы, европейцы, такие вареные и туповатые. Ты же сам у меня спрашивал, где находится посольство Соединенного королевства?

Так вот почему лицо Алтын показалось ему смутно знакомым! Мария Шнайдер здесь совершенно не при чем.

Господи, просто поразительно, что он до сих пор жив — ненаблюдательный, недовинченный, недокрученный. В блокноте было какое-то выразительное определение для человека подобного склада, еще более презрительное, чем просто «лох». Ах да: «чайник некипяченый». Сэр Николас А. Фандорин, M.A., Bt., Ч.Н. — вот как следовало бы именовать себя на визитной карточке.

— Будем подводить итоги, — печально сказал Николас. — Ясно только то, что профессиональный киллер хочет меня убить, а некий сомнительный предприниматель ставит ему палки в колеса. Что все это значит? Чем я угодил господину Сосо и не угодил веселому человеку в очках?

Вопрос повис в воздухе.

— Третий час ночи, я валюсь с ног, — объявила Алтын, соскользнув с кухонного стола на пол. — Денек был полный финиш, забудемся сном. Утро вечера мудренее.

Фандорин вздохнул:

— Мне это сегодня уже говорили.

Все-таки на столе было жестко и неудобно. Хоть в разложенном виде он был и длинный, ноги все равно свисали, а подушка норовила уползти.

Имелась альтернатива — устроиться на полу, но она уже рассматривалась и была решительно отвергнута.

— Кровать у меня одна, к тому же девичья, — сказала Алтын, когда они переместились из кухни в комнату. — Да ты на ней в любом случае не поместился бы.

— Накидайте мне каких-нибудь тряпок, и я прекрасно устроюсь на полу, — ответил он. Уже и место присмотрел — у стены, под огромными динамиками. Не свалятся?

— Ты к мышам нормально относишься? — спросила хозяйка.

— Вообще-то не очень, — насторожился Фандорин. — А что, у вас есть мыши?

И опасливо покосился по сторонам. В маленькой комнате было не очень-то чисто: поцарапанный паркет давно не протирали, на старинном буфете с резными башенками серели разводы пыли. Кроме этого монументального сооружения, наверняка помнившего графа Витте-Сахалинского, здесь была еще пресловутая девичья кровать, обеденный стол, верстачок с компьютером, огромная стереосистема, два телевизора один на другом (ну да — журналистка) и один-единственный стул. не сказать чтобы уютно, а уж бардак (хорошее слово, еще из прежних, старорусских времен) такой, что аккуратный магистр только головой покачал. На полу лежали недочитанные книжки и газеты с коричневыми кружкaми от кофейной чашки, под стулом валялась маленькая кроссовка, а на оконном шпингалете сушилась какая-то интимная деталь дамского туалета.

— Не мыши, а мышь, — ответила Алтын, доставая откуда-то из-под кровати стопку постельного белья. — Ее Алисой звать, она живет вон там, за буфетом. Я ее сыром кормлю и печеньем, «Юбилейным». Она чужих стесняется, вот и спряталась. Но ночью обязательно вылезет знакомиться. Очень любознательная, вроде меня. Если же ты не хочешь с ней знакомиться, я стол раздвину, он длинный.

Так и расположились: она на кровати, он на столе. Погасили свет. Николас пожелал хозяйке спокойной ночи, ответного пожелания не дождался. Какое-то время было тихо.

Потом Алтын Мамаева хмыкнула:

— Николас Фандорин. Ну и имечко! Тебя как друзья зовут? Ник?

— Нет, старые друзья зовут меня Ниф-Ниф. Это, знаете ли, такой персонаж из…

— Знаю, — оборвала она. — В России тоже книжки читают. Побольше, чем у вас в Англии… Нет, я тебя Ниф-Нифом звать не буду, на поросенка ты не похож. Ты похож на ежика в тумане.

— Почему? — удивился Николас. — То есть, почему в тумане, понятно. Но почему ежик? Разве я колючий?

— Называть тебя «Колей» язык не повернется, — задумчиво продолжила она, пропустив вопрос мимо ушей — все-таки с воспитанием у Алтын Мамаевой не все было в порядке. — Какой из тебя «Коля»… «Николас» — это что-то из Диккенса. Буду звать тебя «Ника», окей? И перестань мне «выкать», это теперь не в моде. Ты меня еще по отчеству называй: Алтын Фархатовна.

— Так вы… то есть ты — татарка? — догадался Николас.

Теперь разъяснились острые скулы и некоторая миндалевидность глаз.

 — Это у меня отец был злой татарин, — мрачно ответила она. — Осчастливил имечком. А я по национальности москвичка.

— Он правда был злой?

Фандорин представил себе несчастное, бесприютное советское детство: отец-алкоголик, коммуналка, пионерлагерь. Тогда понятно, отчего бедная девушка не научилась улыбаться.

— Нет, неправда. Он был умный. Хотел, чтоб я не стеснялась быть татаркой и закаляла характер. Вот я и закаляла… Думаешь, легко быть «Алтынмамаевой» в бескудниковской школе? Пока маленькая и глупая была, стеснялась своего имени. Хотела, чтоб называли Аллой. Но от этого только хуже дразнили. Золотухой. Это я как-то сдуру похвасталась, что по-татарски «алтын» — золото, а у меня к тому же и прыщики были, — пояснила она. — Еще Копейкой обзывали и Полушкой — это уже из-за роста.

Живое воображение магистра вмиг нарисовало черненькую девочку в синем школьном костюмчике и пионерском галстуке — некрасивую, замкнутую, самую маленькую в классе.

— Ладно, — недовольно буркнула Алтын. — Автобиографию я тебе как-нибудь потом расскажу. Если доживешь.

Эта жестокая ремарка вернула Фандорина из сентиментального настроения к реальности. Он заворочался, завздыхал. Подумал: лежу на столе, как покойник. А завтра, может быть, я буду лежать на столе в морге, уже ни о чем не тревожась. А я, быть может, я в гробницы сойду таинственную сень.

Нет уж, если переходить на стихи, то лучше пусть будет лимерик…

Сочинив разухабистое пятистишье, он небрежно поинтересовался:

— А что мы будем делать завтра? Идеи есть?

— Есть, — ответил из темноты звонкий голос. — Я Каэспешника твоего пару раз щелкнула. Съезжу в редакцию, отпечатаю фотки. Потом наведаюсь к одному знакомому на Петровку, покажу. Может, что и прояснится.

Тут мысли магистра истории приняли самоедское направление. Постыдный контраст — маленькая женщина большого калибра и здоровенный мужчина маленького калибра (черт бы побрал злоязычие профессора Крисби). Как любят говорить в телерекламе, почувствуйте разницу: Николас на сантиметр не дорос до двух метров, а напористая девчонка на сантиметр переросла полтора метра. Метраж тут значения не имеет, существенны только приставки — недо и пере. Эта малютка разговаривает с ним так, будто она взрослая, а он подросток — при том, что он, должно быть, лет на десять ее старше.

Она настоящий профессионал, с завистью думал Николас, у нее всюду есть свои люди, она столько видела, столько знает. у нее интересная, опасная, настоящая работа.

— А чем все-таки занимается скаут? — спросил он.

— У нас журнал нового типа, — стала рассказывать Алтын. — Бьем конкурентов профессионализмом. В других редакциях журналист все делает сам: обзаводится источниками, собирает материал, проверяет его, пишет статью. А наш шеф-редактор взял на вооружение принцип Генри Форда — каждый занимает на конвейере свое место. Скаут — это специалист по сбору и проверке информации. Райтер — мастер концепции и стиля. Есть хедлайнер — он отвечает только за заголовки. Есть «болван» — то есть натуральный болван, образование — заочный техникум физкультуры, ему платят зарплату, чтоб он весь номер прочитывал и показывал, если где не врубается. Эти места переписывает адаптор, есть у нас и такая ставка.

— Но это нечестно! — возмутился Фандорин. — Ты делаешь всю основную работу, ты рискуешь, а слава и деньги достанутся твоему Кузе. Подумаешь, райтер! Тут ведь не «Евгения Онегина» писать. Неужели ты изложила бы собранные факты хуже него? Да хоть бы и хуже! Это твоя информация, а не его!

От потрясений, позднего времени и жесткого ложа воля магистра ослабла, и его неудержимо понесло в вечный омут — соваться с советами:

— Я не знаю, Алтын, до чего ты докопаешься в этой мудреной истории, но дело явно пахнет сенсацией. Известный банкир, содержащий отряд боевиков, профессиональный убийца, лох-англичанин. Когда мы с тобой во всем этом разберемся, ты должна пойти к шеф-редактору и сказать: «Хотите настоящую бомбу? Сногсшибательный материал, о котором будут кричать по всем телеканалам? Есть такой материал. Только писать буду я сама, безо всяких райтеров. А если нет — до свидания, напечатаю в другом журнале». Извини за бестактность, Алтын, но, судя по твоей квартире и машине, платят тебе в «Телескопе» немного, так что терять особенно нечего. Ты только намекни шефу, что это за материал. Ты просто не оставишь ему выбора! Он будет идиотом, если откажется. Лохом!

Полез с непрошеным советом — и получил по носу, как и заслуживал.

— Катись ты в Лох-Несс со своими советами, — огрызнулась Алтын Мамаева, и на этом разговор оборвался.

Проснулся он от негромкого, но пронзительного звука, происхождение которого было непонятно, зато смысл очевиден — случилось что-то тревожное.

Николас открыл глаза, приподнялся на столе (тело, несмотря на все подстилки, затекло и одеревенело), увидел пустую кровать, освещенную утренним солнцем, и только теперь, задним числом догадался: это вскрикнула Алтын.

Такая эмоциональность была настолько не в характере маленькой журналистки, что с Фандорина моментально сон как рукой сняло.

— Алтын! — позвал он, соскочил на пол и бросился из комнаты в коридорчик.

Одетая в розовую пижаму Алтын обернулась. Яркий луч, проникающий из кухни, высветил примятую щеку. За спиной девушки, в прихожей, густел сумрак.

— Спокойно, — сказала Алтын напряженным голосом. — Только без английского темперамента, ладно?

Она тут же сжала губы, глаза же, наоборот, раскрыла широко-широко, и они вдруг показались Фандорину очень красивыми.

Он увидел свою покровительницу словно впервые, причем выяснилось, что она очень даже недурна — правда, не исключено, что тут сыграл свою роль и солнечный нимб, от которого волосы посверкивали лучезарными искорками. Если б она хоть изредка улыбалась, подумал Николас, ее можно было бы назвать хорошенькой. По понятной причине ему никогда не нравились женщины маленького роста — они словно принадлежали к другому биологическому виду. Как можно испытывать интерес определенного сорта к существу, которое, стоя в полный рост, едва достает тебе макушкой до диафрагмы?

Здесь Николас заметил, что Алтын показывает рукой в полутемную прихожую, проследил за направлением пальца и сразу забыл о пустяках.

— Твой? — неестественно тихим голосом спросила она.

Перед входной дверью вырисовывался какой-то прямоугольник. Фандорин вскрикнул — и гораздо громче, чем давеча Алтын. Кейс! Кинулся к чемоданчику, схватил. Его «самсонайт», вне всякого сомнения! Что за наваждение?

Хозяйка потянула ручку двери, и та с тихим скрипом отворилась.

— Я ее вчера запирала! — дрожащим голосом сообщила Алтын. — Отлично помню. На два оборота!

Быстро захлопнула дверь, судорожно повернула замок и навесила цепочку.

Фандорин на вытянутых руках — осторожно, словно полную до краев чашу — понес кейс на кухню. Перед тем, как открыть, зажмурился.

Все было на месте. Ноутбук, телефон, сканнер, документы, портмоне. А письмо?!

Слава Богу, вот оно. Там же, где лежало — в конверте. Такое ощущение, что кейс не открывали или уж, во всяком случае, ни к чему не притрагивались.

Хотя нет — и открывали, и притрагивались. К кожаному пенальчику для ручек скотчем была приклеена бумажка. На ней одно-единственное слово, размашисто накаляканное шариковой ручкой: «Мильпардон, Коляныч».

— В каком смысле? — прошептал Николас. — Ничего не понимаю.

— Получил свою реликвию? — спросила Алтын.

Она старалась держаться уверенно, хотя зубы у нее все еще постукивали.

— В общем контекст прочитывается, — заявила журналистка. — Люди Сосо нашли-таки Каэспешника и разобрались с ним по-своему. А твое имущество вернули тебе. Как они нас нарыли и как открыли дверь — вот в чем вопрос. Хотя что ее открывать-то — замок паршивый, отпирается ногтем. Давно собираюсь поменять. Нет, главная фишка в другом. С чего вдруг такая о тебе забота? — Она сморщила лоб, посмотрела на чемоданчик и внезапно щелкнула пальцами: — Оп-ля!

— Что такое? — испугался Николас.

— Я поняла! Дело-то похоже вовсе не в тебе, а в твоем кейсе. Точнее, в завещании этого твоего Фона. Ну конечно! Каэспешник хотел в первую очередь заполучить бумагу, а грохнуть тебя для него было делом номер два. Чтоб волну не поднимал и под ногами не путался. Слушай, что там все-таки написано, в этой бумаженции? Из-за чего базар-вокзал?

Она с любопытством вытянула шею. Фандорин едва успел прикрыть ладонью записку, из которой следовало, что гипотеза журналистки неверна и что страшный человек живехонек.

— А вот мы сейчас посмотрим, что за паззл сложился из двух половинок, — бодро сказал магистр, вынимая ноутбук из чемоданчика.

Приложение
Лимерик, сочиненный Н. Фандориным на обеденном столе в ночь с 14 на 15 июня

Заутра блеснул луч денницы,
В таинственной сени гробницы.
У разверстой могилы
Собрались некрофилы
В честь гостя российской столицы.